После небольшого совещания был задан вопрос: «Утверждаете ли вы, что можете рассказать о событиях будущего?»

— Да, но… — начал было Мазурин.

Шепелявый голос перебил его.

— Достаточно. Генерал, эта информация для узкого круга. Доставьте их в мой кабинет. Всех троих. Я лично продолжу допрос.

— Ну вот, — раздался голос Бладжетта из полумрака кабинета. — Мы здесь наедине. Расскажите мне о будущем моего режима, мистер Мазурин… и, предупреждаю вас, только правду.

Зрение Мазурина быстро прояснялось. Прямо перед ним, по другую сторону огромного полированного стола, восседал сам Бладжетт. Ничуть не похожий на собственные портреты в учебниках истории. Низкорослый и толстый, с хитрыми и хищными глазками. Мазурин взглянул правее. В двух соседних креслах, скованные, как и он, наручниками, сидели Ева и Чарли. Ева согнулась, уткнув лицо в колени, а Чарли неподвижно сидел с каменным лицом.

Ладно, пусть в книжках внешность Бладжетта идеализировалась. Это не имело значения. Мазурин находился в Высочайшем Присутствии и испытывал благоговение.

— Если кто-то из вас умышляет применить против меня насилие, — заметил Бладжетт, — не советую. — Он указал на небольшой пулемет на колесной раме, стоявший у него на столе. — Вы слишком далеко, а из этих комфортабельных кресел вырваться очень непросто. Теперь слово вам, мистер Мазурин. Вам не следует бояться говорить правду — даже если вам покажется, что мне она может не понравиться. Вы просто кладезь информации, и я рассчитываю еще долгое время вас использовать. Так что говорите чистую правду.

Мазурин рассказал ему все.

В конце его рассказа Бладжетт улыбнулся.

— Вот еще что, мистер Мазурин. В каком возрасте я умру?

— Точно не помню, ваша честь. По-моему, что-то около восьмидесяти.

— Хорошо, хорошо, — потер руки Бладжетт. — Просто превосходно. — Он взял из стоявшей перед ним на столе вазы с фруктами виноградину и сунул ее в рот. — А вы уверены, мистер Мазурин, что, в угоду мне, не приукрасили эту сказочку? Хотя нет, вижу, что вы искренни; вам нет смысла лгать.

Улыбаясь, Бладжетт съел еще виноградину, оттолкнул вазу в сторону и доверительно перегнулся через стол.

— Вот если бы вы предсказали мне полный крах, — сказал он, — я бы ни за что не поверил. А знаете почему? — последовала пауза. — Потому что я принадлежу вечности. Я еще в молодости это почувствовал. Что рожден править миром. Поверите ли — тогда мне еще не было двадцати.

Почему? Да потому что я начал с того, чего все остальные завоеватели безуспешно пытались достичь — с мирового господства. Это значит — весь мир или ничего, мистер Мазурин. Это знал Наполеон. Гитлер. Сталин. Это был неумолимый закон, смирявший каждого. Они пытались достичь мира через войну — и это было гибельно, гибельно. Они тоже были рождены править, но в неподходящее время.

Бладжетт все говорил и говорил без конца, лицо его раскраснелось, а глаза заблестели. Он энергично жестикулировал, улыбался, хмурился, с серьезным видом нависая над столом. Наконец, довольный собой, Бладжетт сел в кресло и бросил в рот несколько виноградин. Затем с загадочным видом уставился в потолок.

Как раз в это время Мазурин, ошеломленный непрерывным разглагольствованием, внезапно очнулся. Из ствола стоявшего на столе Бладжетта приземистого орудия вдруг выдулся крошечный зеленый пузырек. Прямо на глазах у Мазурина пузырек вырос до полдюйма в диаметре, упал на стол и покатился, пока не наткнулся на край вазы с фруктами.

Мазурин так и похолодел. Он кинул взгляд вправо. Ева сидела с отсутствующим видом, уставившись в пол, но Чарли вздернул бровь. На лице его был написан вопрос.

Мазурин вновь перевел взгляд на Президента. Бладжетт душевно улыбнулся, вздохнул и посуровел.

— Что же касается вас, сэр, — сказал он, — то ваша судьба связана с моей. И этой милости вы должны с благодарностью подчиниться. Я не прошу — я даю. Я даю вам живого бога — как вы сами только что описали меня — которому надо поклоняться и преданно следовать всю жизнь. Я даю вам нечто неизмеримо более ценное, чем история из школьных учебников — я даю вам место рядом с собой в той истории, которую еще предстоит написать!

На какое-то мгновение эта идея захватила воображение Мазурина. Какая фантастическая концовка могла бы получиться у его жизни — и глава государства, и шеф разведки КВБ, и толпа родственников, каждый праздник преклоняющих колена у его усыпальницы.

Но невзирая на все эти мысли, проносившиеся в голове, Мазурин продолжал завороженно наблюдать за крохотным зеленым шариком. Если Бладжетт примет его за виноградину, произойдет страшное и непоправимое.

Рука Бладжетта опустилась на стол. Но ближайшим к ладони Бладжетта оказался тот шарик, который вовсе не был виноградиной.

— Что скажете, сэр? — вопросил Бладжетт. — Слава или смерть?

Его рука зависла в воздухе. Он впился взглядом в Мазурина.

Мазурин глубоко вздохнул.

— Я выбираю славу, ваша честь.

Черты лица Бладжетта смягчились. Рука его тихо опустилась на стол, пухлые пальцы сомкнулись вокруг зеленого шарика. Милостиво улыбаясь, Бладжетт положил шарик в рот.

Так он сидел, не меняя ни позы, ни выражения лица, три мучительно долгих секунды. Затем глаза его полезли на лоб. Рот распахнулся — но никакого звука не последовало. Бладжетт поблек, поник, увял, скорчился, а затем, совершенно внезапно, Бладжетт просто перестал существовать.

Со стороны все выглядело так, будто он свернулся во времени и пространстве. Впрочем, Мазурин знал, что участь Бладжетта не столь проста — и не столь приятна.

— Что это было? Виноградина, которую он съел?.. — выдохнула Ева.

Мазурину стало дурно.

— Мангел, — ответил он.

— Что еще за мангел? — вопросил Чарли.

Заплетающимся языком Мазурин проговорил:

— Можете подвергнуть меня самым изощренным и жестоким пыткам, но этого я вам не скажу никогда. Ваша цивилизация еще не готова.

Он спрятал лицо в ладони. Какая-то его часть рассудка говорила ему, что Бладжетт был подонком; другая же беспрестанно твердила: «Ты дал ему съесть мангел. Ты убил его. Священнейшего из предков. Отца Мира».

Мазурин услышал, как парень с девушкой переговариваются возбужденным шепотом. Ева спросила:

— Ты думаешь?

— Бладжетт уже давно гримируется, чтобы эффектно выглядеть на пропагандистских снимках.

— Да. Это облегчает нашу задачу, Чарли. У них не будет выбора. Тут либо соглашение, либо полный крах.

— Его больше нет, — простонал Мазурин. — Бладжетта. И прекрасного общества, которое он со своим могучим интеллектом построил…

— Нет, — возразил Чарли. — Ничего не потеряно. Кроме худшей части твоей цивилизации.

— И, разумеется, не потерян священнейший из предков, — добавила Ева. — Отец Мира.

Убитый горем Мазурин поднял взгляд.

— Но мангел забрал его! Бладжетта больше нет. — Он рассеянно коснулся лба.

— Зато есть ты, — заявила Ева. — Ты знаешь, как должно выглядеть будущее. Ты построишь мир Бладжетта — с некоторыми изменениями.

— Вы посадите на место Бладжетта одного из ваших людей?

Чарли нагнулся к его креслу.

— Одного из наших — одного из всех.

— Разве не ясно? — вмешалась Ева. — Отец Мира, священнейший из предков, будет потомком.

— Не понимает, — кивнул Чарли.

— Ты, — объявила Ева, — будешь Бладжеттом.

— Я? — ошарашенно спросил Мазурин, а затем благоговейно сложил ладони.

В конце концов, он и правда был потомком Бладжетта.

Враг

Корабль опустился на каменный шарик в самом центре небесной сферы. В созвездии Дракона сверкало Солнце — в четырех миллиардах миль от шара. Безмолвные звезды не колыхались и не мигали — ровно горели, холодные и далекие. И выше, и недоступнее всех блистала Полярная звезда. А Млечный Путь висел над горизонтом подобно замерзшей радуге.

В желтом кружке переходного шлюза появились фигуры двух женщин с суровыми бледными лицами под стеклами шлемов. Женщины оттащили на сотню ярдов от корабля складной металлический диск и установили его там на трех высоких изоляторах. Затем вернулись к кораблю, легко передвигаясь на цыпочках, будто балерины — и снова появились — теперь уже с объемистой грудой предметов в прозрачной мембране.